СКЕНОСОФИЯ

Астропсихология

Меж тем вверху звезда сияет – Чигирь, волшебная звезда! Она мне душу разрывает, Сжимает судорогой уста. . Н.Заболоцкий

Что такое звезды? Дырки в мировой юрте — учили кочевники. Бивуачные костры героев — отвечали воинственные индейцы. Станционные  огни — полагал платоновский железнодорожник. Небо всегда людям служило грандиозным экраном с зеркальным отливом: из того, что о нем  сказывают древние, да и не слишком древние культуры, о них самих мы  узнаем больше, чем о звездах. Каждая культура имеет такое небо, какое  заслуживает.

Есть два способа освоить космос: (1) научный — астрономия, космология,  космонавтика; (2)  мифопоэтический  — астрология,  антропокосмизм всех видов, звездная тема в мировой лирике. Первые пытаются дознаться о том, что звезды суть безотносительно к человеку, вторым — что  они для него значат. Физически на небе мы видим вещи, «лирически» —  знаки, знамения, шифры. Ведь звездное небо всегда выглядит так, будто  имеет что-то нам сообщить.

 О чуткости  древнего человека к  сигналам из  космоса мы уже знаем.  Но  Иммануил Кант,  бесстрашный кёнигсбергский мыслитель,  в  одиночку  ходивший на ноумен, пожизненное изумление сохранил лишь перед двумя вещами на свете: звездным небом над г. Кёнигсбергом и нравственным  чувством в г. Канте. А творец «Фауста», универсал Гёте, величественным  движением трости соединяя нравственность со звездами, говаривал: вот  моя совесть. Стало быть, языческим поклонением космосу грешат не только астрологи.

В системе современных наук астрология  занимает  место  известно  какое  —  место  ветхого  предка  астрономии,  из-за  преклонного  возраста  впавшего в детство. Чего не скажешь  о  месте,  какое  она  себе  выгородила  в современной культуре.  Приступая  к  деяниям  этой  науки  (единственной из форм ведовства, вооруженной нешуточной  математикой,  а отчасти и философией), мы еще раз,  теперь уже с позиций не архаического,  а  высокообразованного  человека  эллинизма,  приближаемся  к  проблеме звездного неба. Облик неба человека волнует совершенно независимо  от того, что он о нем знает. Наука свое  восхищение небом не умеет выразить  иначе, как возведением пиротехнических зрелищ в превосходную степень.  Если  бы  величие  неба  возрастало  в  той же  пропорции,  в  какой умножаются расстояния, пробегаемые  физической  мыслью,  а  глубина  постижения  космоса  могла измеряться числом, то немую  выразительность  небосвода  астрономия  давно  бы,  пожалуй,  означила.  Но  чувство  неба  глухо  к  блаженству  числовых  восторгов.  Не  выражается  оно  и  художеством:  трудно  припомнить картину или поэму, хоть отчасти ему созвучную. Тут самый  прогрессивный  ум  должен  смириться  и  согласиться  с  наличием в объемлющем мире некоего  таинства  — чувственно внятной,  но  рационально  не  постижимой  тайны. Ведь небо нам являет облик самой трансцендентности — «вещи  в себе», к нам обращенной звездами, а изнанкой — к бог весть каким измерениям реальности.

Непостижимостью неба распорядиться умеют жрецы и пророки. Физики  отвоевали у них лишь ту часть космоса, чья форма вымеряется геометрией,  а величие измеряется числом. Границу Вселенной они отодвинули на фантастические расстояния, но не убедили нас в ее призрачности. Сколь бы  мысль ни возвышала космос, она все равно над ним возвышается. Разве  не сама астрономия, создавшая небесный глобус, смущает нас видом «обратной стороны небес»? Некая часть вселенной, дополняющая ее до целого, по-прежнему остается запредельной науке. Всю Вселенную, Вселенную  с большой буквы немыслимо не только заполучить в лабораторию, но даже  корректно помыслить: как целое она удерживается лишь в системе философских категорий.

Прообраз этих категорий  видят  в  пифагорейском наборе диад:  качественных противопоставлений  вроде «чет  — нечет», «правое —  левое»,  «единое — многое» и т. п., собранием коих можно помыслить всякое сущее.  Сами эти диады восходят к системе архаических ориентаций, оформленной в изначальных оппозициях тьмы и света, неба и земли и прочих полярностей. Адресуясь внешнему миру, они выражают структурность сознания  и по сути служат зародышем координатных систем.

Кардинальный недостаток всех таких ориентиров состоит в их разнородности и, главное, в открытости: их перечень всегда можно пополнить. Напротив, «качественная физика» Аристотеля основывается, как мы видели,  на замкнутой системе категорий, образующих некий круг. Другой пример такой же конструкции — теория «4-х состояний» из «Корпуса Гиппократа», синтезирующая античную медицину¹.

Разные  есть  систематики  цвета.  Физики  цветовую  гамму  вещей представляют линейным спектром  —  художники  предпочитают  сворачивать ее в круг. Перестроившись из ряда в окружность,  цвета  по-прежнему  друг  в  друга перетекают; но, кроме  того,  обнаруживают свою естественную полярность:  дополнительные,  то  есть  усиливающие друг друга цвета сами собой выстраиваются один супротив  другого.  К  тому  же  цветовой  круг  выражает  жизнь  не  только  цвета,  но и света, являя все уровни его помрачения  от яркого  центра к  темной  периферии.  Стало  быть,  круговая  схема  наглядными  делает  те отношения между цветом и светом, что невыразимы в линейной.  Здесь видно, как с изменением формы, в какой изображается объект,  меняется его метафизика.  Учение Ньютона о цвете Гёте,  как известно,  считал чудовищной ошибкой, нелепицей (Gespenst). Его призме он противопоставил цветовой круг, из коего явствует, что цветным делает мир  не «разложение» белого света, а его сражение с силами мрака. А поскольку та же извечная схватка осуществляется во всех сферах реальности, они  все символически связываются изоморфизмами круга. Примером может  служить «Роза темпераментов», разработанная Гёте совместно с Шиллером по итогам многотрудных дискуссий, — объединение колористики с типологией личности.²

Образцами подобного синтеза полнится эзотерика. Но самым популярным,  доныне непревзойденным его шедевром  стал, конечно, гороскоп.  Как бы ни относиться к астрологии, должно отдать дань дерзости, с какой  реальность, от человека самую отдаленную, она воедино свела с самой  близкой. Представила личность в координатах космоса, а участь ее — частью космической жизни.

Разумеется, мы, постигающие космос в меру его отчуждения от человека,  вправе в этой акции усматривать только наивность. Но нет ли в том некоторого фарисейства? Однажды увидев небо, человек в нем уже определился.  Каждый в мировое целое так или иначе встроил образ своего маленького «я»,  но, так сказать, стыдливо, в потемках, в порядке индивидуального, а не публичного опыта. Многие из нас, наверное, ужаснулись бы, если бы сумели  осознать детали этой процедуры. Астрология делает их явными — и потому  доступными наблюдению.

  Первое сопряжение космоса с личностью мы нашли в мандале: ее окружность символизирует мир вселенский, а вписанный в нее многоугольник —  собственно человеческий. А далее мы видели, как античная мысль, сосредоточившись на части мандалы, означенной кругом, расшифровала ее как  плоский след небесной сферы и преобразовала в измерительные инструменты вроде астролябии или небесного глобуса³. Гороскоп — это отпрыск мандалы, переводящий символическое изображение вселенной в психо­грамму. Приспособление астрономического, созданного античной мыслью, образа космоса к нуждам «вечного человека».

Нынешняя критика астрологии страдает хроническим непониманием причин, какие ее порождают. С какой стати разбираться с ней призывают физиков? Давно пора бы признать, что астрология не претендовала и не претендует на решение проблем, называемых естественнонаучными. Астрология — это раздел популярной психологии, выясняющей отношения обывателя со звездами. А потому и судить о ней надобно гуманитариям — сведущим если не в небе, так в человеке.

Античную астрономию эллинизм свел с «халдейской» астрологией — гаданием по звездам. Можно это расценить как деградацию научного знания. А можно — как долгожданное его обращение к человеку. Античную науку всегда попрекали избыточной созерцательностью. Вот астрология и попыталась отвлеченные знания о космосе применить к нуждам «живой жизни»: вот пример той неожиданной трансформации естествознания в «человековедение», к какой и сегодня порой призывают точное знание.
Если астрология и наука, так только прикладная: приложенная к психологии. Вся деятельность астролога направлена на решение одной задачи — движение неба описать в терминах его значения для запросов клиента. Первая ее часть: описание небосвода — чисто астрономическая; вторая — психологическая; а в целом это задача на истолкование образа неба как психограммы личности.

Каркасом космограммы служит зодиакальный круг — обруч, разделенный на 12 частей созвездиями эклиптики. Внутри него, из «дома» в «дом» перемещаются (со скоростью времени) светила. Каждое из созвездий, а также каждая из планет наделяются своим «характером», известным из античной мифологии. Все человеческие деяния находится под покровительством определенной планеты. Меркурий, например, способствует деловым успехам, Венера — любовным, Марс — военным. Важно, находятся ли они в своем «доме», а также в каком «аспекте» или в какой «конфигурации» располагаются друг относительно друга: в треугольной или шестиугольной. Если связанные планеты обладают схожим темпераментом, то их влияние усиливается; в противном случае они взаимно друг друга ослабляют. Существенно и соотношение планет с зодиакальными знаками. Удачу сулит приход благодетельной планеты в благодетельное созвездие. Исходя из подобных соображений, звездочет эти диаграммы и расшифровывает. Живописуя психологическую атмосферу на небе на загаданное время, он выступает в роли лоцмана, проводящего через небесные рифы утлое суденышко клиента.

Судьба человека определяется его гороскопом. Слово гороскоп в античности означало точку «генитуры» (эклиптики), восходящую над горизонтом Земли в момент рождения человека⁴. Предполагалось, что от констелляции светил в этот момент мирового времени зависит темперамент человека. Кроме того, гороскоп однозначно задает последовательность моментов, благоприятных и неблагоприятных для успеха тех или иных действий. Составление гороскопа и сводится к описанию взаимного расположения светил и создаваемой ими на Земле духовно-душевной атмосферы. Для этого нужно знать время рождения заказчика. Астролог вычисляет расположение светил на этот момент времени, наносит его на специальную диаграмму небосвода, составленную из трех вписанных друг в друга квадратов; точки их соприкосновения отвечают пересечениям эклиптики с горизонтом и меридианами. Из анализа взаимного расположения планет в соответствии со специальными правилами и даются предсказания. Порой они относились и к массовым событиям: засухе, эпидемии, даже к войне. При этом ничуть не меньше, чем разумение лепета звезд, от астролога требуется чуткость к явным и особо к неявным запросам клиента. Хороший астролог — это прежде всего тонкий психолог. «Тот астролог, который предсказывает некоторые вещи по небу, не учитывая характера, души, разума, силы и телосложения того, кому он должен предсказать, поступает неправильно», — учит, например, Иоганн Кеплер.

Сегодня мы думаем, что судьба человека определяются его «генетическим кодом»; весь опыт его предков записывается в молекулярных узорах его органики, передаваясь потомкам. А древние думали, что его «генитурой». Гностики учат, что в момент рождения человека, то есть падения его души с неба, она мгновенно пронизывает все сферы мира и потому за­печатлевает собой констелляцию светил. Генитура, как образно ее представил П. Флоренский: это «мгновенная фотография зодиакальной части неба» в момент рождения человека. «То самое предначертание личности, которое незримыми линиями записано в капле семенной жидкости, оно же, в письменах из звездных лучей, читается на «огненной стене мироздания»⁵. Идеальное начало человека, которое греки называли его «демоном», а римляне — «гением», стало печатью неба, сотканной из живого света звезд.

Стало быть, во всех астрологических конструкциях просвечивает хореическое «колесо рождений». Естественно, что у гороскопа, в отличие от астролябии, признаки мандалы выражены гораздо более ясно. Однако Запад, в отличие от Востока, мандалу созерцателей преобразовал в орудие подготовки решений. Задача не в том, чтобы перед судьбоносным действи­ем привести себя самого в надлежащую форму, а чтобы уловить момент, когда мир примет форму, удобную для свершения замысла.

Истоки астрологии, как водится, теряются во тьме времен. Однако классическая античность ее не знала. Самый ранний греческий гороскоп составлен в 62 г. до н. э., а первый александрийский относится ко времени Августа, когда появились астрологические трактаты. Астрология, противостоящая астрономии, ярчайшее выражение именно эллинистического способа мышления. Астрология считалась «искусством халдеев». Действительно, ее зачатки можно найти уже в хеттских текстах XIII века до н. э., связывающих будущее ребенка с месяцем его рождения. Самый ранний из сохранившихся гороскопов составлен в Вавилоне на 410 года до н. э. О том, что халдеи по звездам предсказывали не только погоду, но и судьбы, писал еще ученик Аристотеля Теофраст. Великий Евдокс тоже знал об этом искусстве, но также знал, что оно не достойно его внимания.

Прямой предтечей эллинистической астрологии считают энциклопедию лже-Демокрита (некоего Болоса), составленную где-то около 180 года до н. э. и озаглавленную «О симпатии и антипатии живых существ, растений и камней». Само сочинение не сохранилось, однако извлечения из него, сделанные в разное время, на него указывают как на сводку египетского ремесла, греческой науки и древнеперсидской мистики (учений Зороастра и Остана). В отличие от энциклопедий Варрона (всецело гуманитарной) и Плиния (излишне утилитарной), сочинение это пропагандировало естественнонаучный способ мышления, о чем можно судить по его ориентация на Демокритову традицию. Вторым веком до нашей эры датируется и основной литературный источник оккультизма — «Изумрудная скрижаль» Гермеса Трисмегиста, по имени коего герметическими стали называться все эзотерические науки. В числе прочих оккультных знаний он трактует также вопросы астрологии.

На рубеже II и I веков астрологические мотивы ученым-универсалом Посидонием вводятся в пантеистический стоицизм. Астрологией занимается основатель неопифагореизма Нигидий Фигул, друг Цицерона. А в I веке ею равно увлекаются императоры (например, Тиберий) и домохозяйки. Это о них Ювенал пишет:
… а если зачешется веко,
Мази попросит она, посоветовавшись с гороскопом…
…Что ни наскажет астролог — жены поверят.
Бороться с ними практически невозможно. «Больше всех ценится тот, кого несколько раз высылали, неосужденный астролог совсем не имеет успеха».

В III веке н. э. магические науки, единым фронтом выступавшие у Гермеса Трисмегиста, александрийскими учеными разделены на алхимию, астрологию и кабалистику. Если в Риме естествознание полностью растворилось в технике, то в Александрии оно исчезло в мистике.

Итак, греческая астрология рождается позже научной астрономии и одерживает — на полном цикле развития античных наук — полную над ней победу. Свидетельством тому служат хотя бы творения Птолемея — высшее создание античной космографии и вместе с тем хвала астрологии. Неверно, стало быть, школьное о ней представление как о предшественнице научной астрономии, безропотно уступающей ей место по мере прогресса разума.

Так в чем же суть астрологии? Исторически это соединение античной мифологии с ее же астрономией, переселяющее олимпийских богов на светила. Необозримая фантазия, все отношения между узлами которой так трудно распутать, вправлена в жесткую систему, считанную с астрономических моделей.

Гороскоп отражает символический пантеон, приведенный в систему, жесткость которой не имеет аналога ни в какой теологии: 12 звездных богов скованы зодиаком; 7 планетных божеств в своем движении связаны кругами, а их взаимные отношения выразимы правильными геометрическими формами. Каждый из этих богов наделен особой силой, однако ее воздействие однозначно определяются его местом в системе. Бесполезно молить этих но­вых богов об участии и приносить им жертвы: занятые своими делами, человека они не видят и не слышат. Остается людям присматриваться к их поведению. Если бесполезно молить о дожде, тем более вызывать его магическими заклинаниями, так все-таки можно узнать, что за летом наступает осень, и быть к ней готовым. Прежние божества окончательно отлучаются от людей и обретают статус природных явлений.

Есть сцена, где движутся, выясняя отношения между собой, исполинские существа, меж ног которых путается и мечется зритель. Этим господам нет дела до нас, единственное, что мы можем — это учитывать их повадки, дабы не угодить им под горячую руку или под тяжелую ногу. А железную поступь этих божеств можно предвидеть, потому что им она предписана непреложными законами астрономии. Иными словами, человек начинает ощущать себя призраком внутри исполинского механизма, астролога же чтит как механика, сведущего в его устройстве.

Человеку нужно вычислить свое место в этой самоподвижной системе. Семь огромных разноцветных шаров равномерно катятся по направляющим мировой рулетки. Он сам — маленький шарик, что вбрасывается в мировую систему и катится меж большими шарами в поле их симпатий и антипатий. Поскольку все движения системы извечно предопределены, случайным, а потому значимым, оказывается лишь момент вбрасывания шарика в систему — время рождения. К вычислению этого момента и сводится составление «карты судьбы» — гороскопа. Это указание точки на мировом «колесе рождений» — места в небесной хорее.

Трудно сказать, чего в астрологии больше: отчаяния, в каком свои интересы человек соразмеряет с ходом светил, или покорности, с какой их указания он принимает к исполнению. Всегда он находил, на кого списать свои невзгоды: фактов всегда достаточно. Чтобы обнаружить причину несчастья, достаточно вспомнить о черной кошке или о косом взгляде соседа. Надо признать, что астрология, обращая помыслы человека к небу, возвышается над суетностью бытовых отношений. Необозримую вязь реалий, какую он называет судьбой, она охватывает единой, связной, замкнутой системой понятий и сопоставляет ей жизнь объекта самого регулярного. Однако приписывая небосводу значение фактора, действующего на людей помимо их воли, подрывает сами основания «нравственного чувства».

Какой бы этика ни была — пусть даже это примитив вроде «око за око», — она утверждает закон воздаяния. На этом, собственно, и стоит всякое правосознание. Стало быть, если все изобилие человеческих действий нуждается в систематизации, так только в такой, что человеку дает проследить неочевидные следствия его решений. Христианство, к примеру, учит, что добро или зло в отношении к ближнему таковым оказывается для тебя самого. Астрология же отдает человека во власть сторонним силам. Какая счастливая возможность облегчить совесть — свою низость приписать возвышенной воле небес!

В отношении астрологии к миру никакой поэзии нет — до оголтелости голый прагматизм. От научной антропологии она отличается лишь крайним познавательным оптимизмом — верой в то, что бесконечное многообразие воздействий на человека со стороны мира сводимо к исчислению обозримого перечня стимулов.

Магии астрология противостоит как искусству заклинать духов с целью их подчинить своей воле и смыкается с ней лишь в предельных формах оккультизма. Однако и в этом случае заклинает маг, конечно, не звезды, а клиента, играя на его упованьях и страхах. Улавливает астролог флюиды, исходящие не от неба, а от доверившегося ему человека, и только над ними и ворожит. Магической силой обладает не гороскоп, а небо, образ коего он оживляет в клиенте: звезды сами собой намагничиваются, когда человек спрашивает их о судьбе.

Астрология, конечно, не жила бы тысячелетиями, если бы ее прогнозы порой не сбывались. Кеплеру принес известность первый опубликованный им «Календарь и прогнозы на 1595 год»: трое из них (чрезвычайно суровая зима, вторжение в Австрию турок и крестьянские волнения) вполне оправдались. Зимой 1598 года у самого Кеплера и у его наставника Местлина родились дети. «Составляя им гороскопы, Кеплер пришел к выводу, что их ждет скорая смерть. Не искажая этот страшный прогноз, он сообщает его Местлину. Дети и в самом деле скоро умерли, но не в предсказанное время».

Так нет ли в астрологии «рационального зерна»? Известно, что Солнце и все его планеты друг на друга влияют как части единой системы: от Солнца на Земле зависит чередование света и тьмы, тепла и холода, от Луны — регулярность приливов и отливов; вспышки на Солнце сказываются на состоянии земной атмосферы, и т. д. Все это влияния физические: гравитационные, электромагнитные, химические. Но между физическим и психическим нет непроходимой грани. В ХХ веке открыта зависимость между периодами повышения солнечной активности и взрывного размножения бактерий, миграции животных, и т. п. Периоды свирепства чумы в Европе следуют 11-летнему циклу солнечных вспышек. Полнолуние повышает возбудимость людей и, следовательно, их предрасположенность к приключениям. И так далее. Этого достаточно, чтобы некоторые из прорицаний сбывались.

Однако некоторый успех астрология имела бы даже в том случае, если бы влияние неба на землю полностью исключалось — достаточно, чтобы в жизни людей сохранялась некоторая периодичность. Небо астрологам служит идеальными часами: их образ неба — это множество циферблатов с небесными знаками вместо цифр. Космическое время они размечают множеством циклов. В момент, когда вы родились, эти часы показывали такой­то набор знаков, когда приблизитесь к волнующему вас моменту времени — покажут другой набор. И если некоторые процессы на Земле происходят регулярно, то нетрудно их предсказать. Например, считается доказанным, что существуют некие «биологические ритмы» — в соответствии с ними работоспособность человека может периодически меняться. Тогда, чтобы свое самочувствие связать с небом, достаточно на небесных часах найти меха­низм, работающий с тем же периодом. Но столь же правомерно с этим ритмом связать движение поездов по железным дорогам, найдя соответствующий цикл в их расписании. Синхронность событий сама по себе не означает ни их связи, ни общей причины. Использование подобной регулярности в астрологических прогнозах — вопрос наблюдательности, проницательности, осведомленности в делах земных — не небесных.

Астрологи, конечно, основания своей науки объясняют совсем иначе. Вот, к примеру, объяснение Кеплера. «Если действительно верно, что согласно порядку природы появление кометы вызывает, а значит и предвещает такие явления, как ветер, наводнения, засуху, землетрясения или чуму, то это должно происходить следующим образом: ког­да на небе появляется какой-либо исключительный феномен, то жизненные силы всех естественных вещей должны испытывать это. Эта симпатия, связывающая все с небом, простирается в особенности на силу, скрытую в Земле и господствующую над ее внутренним состоянием. Вследствие этого из Земли выделяются влажные испарения, влекущие за собой дожди, наводнения, а под конец и чуму»⁶.

Всемирная «симпатия», в какую упирается все объяснение (во всем прочем оно вполне научно), идет от стоиков, внедривших ее в философию за полторы тысяч лет до Кеплера. В античности стоики представляли крыло материализма. Они же ввели представление об универсальной телеологии, которой астрологию обосновывали такие астрономы, как знаменитый Тихо Браге. В публичной речи 1574 года он задается вопросом: зачем созданы небесные светила? Если для устроения времени, то измерять его мы можем по Луне и Солнцу. «Для какой же цели служат 5 остающихся вращающихся по различным орбитам планет? Можем ли мы предположить, что Бог создал такое удивительное произведение без всякого назначения и пользы?»⁷. Если звезды не для человека, так зачем же они? Как допустить мысль, что небо бесцельно, если ни одна травинка не растет бесполезно? «Все идет к исполнению единого великого плана — за исключением этих огромных тел!»⁸.

Учение о всеобщей «симпатии» вещей исходит из той же естественной интуиции всецелой их связанности, что и учение о божественном «провидении». Оба посягают на свободу человеческой воли. Однако Иисус Навин, когда потребовала история, остановил Солнце. А в Книге Еноха рассказы­вается, как грехи людей смещают звезды с орбит. От астрологии это отлича­ется больше, чем негатив от позитива — образы мира совершенно различные. «Ранние христиане верили, что вода крещения смывает полученную при рождении печать созвездий и освобождает от власти судьбы».

Астрология как учение о сквозной детерминированности мира — предвестие механического материализма. Неудивительно, что уже в 13 веке Р. Бэкон пришел к заключению, что движением планет определяются даже судьбы религий: рождение Христа, например, обусловлено сочетанием Юпитера с Меркурием. «Он принял также указание ал-Бумазара, что соединение Луны с Юпитером приведет в будущем к уничтожению всех религий». Полагают, что именно из-за этого заявления гениальный монах на двадцать лет угодил в тюрьму.

Официальное отношение церкви к астрологии всегда оставалось негативным. Булла Секста 5 против астрологов возвещает.

«Никакого неложного искусства предвидеть будущее нет. То, что выдается за таковое, ложь и тщета, порожденная лукавством злых людей и кознями дьяволов… Таковы прежде всего астрологи, звавшиеся в прежнее время математиками, планетчиками. Делая ремеслом своим мнимую и посмеяния достойную науку звезд и дерзновение беря на себя разгадать порядок божественного предопределения, имеющий обнаружиться в свое время, они по движениям и бегу светил вычисляют их расположение при рождении человека и с дерзостью решаются предсказывать, присуждать, давать указания и заверения относительно будущего хода жизни, почестей,  богатства, детей, здоровья, смерти... А посему… повелеваем епископам, прелатам,  настоятелям, инквизиторам… возбуждать следствия против астрологов, математиков и иных, занимающихся предсказательной астрологией с иными целями, кроме  земледелия, мореплавания и медицины». ⁹

Очевидно,  что  астрология  не  заслуживала  бы  специальной  буллы,  не будь она столь популярной: «в течение всего средневековья именно астрология с ее мнимой практической применимостью поддерживала в обществе интерес к астрономическим наблюдениям»¹⁰.  Загнанная  церковью  в подполье,  она расцвела в эпоху Возрождения, осененную магическим натурализмом.

В 17 веке герои Шекспира издеваются над теми, кто себя отдают «влиянию планет» — они сами берут судьбу в свои руки. Но это вовсе не значит, что труды астрологии пропали напрасно — она успела мир преобразить на уровне, не видимом для драматургов. Их герои не замечают, что уже переселились в грандиозный часовой механизм, все их «страсти» связывающий  не астральными «инфлюэнциями», но стальными шестернями и пружинами.

 

---

¹ См.: Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от античности до наших дней. I.  М., 1994. С. 91.

² Астрология. Век ХХ. М. 1991. С. 72.

³ Египет, возвысивший квадрат, эту плоскую фигуру возвел к телесной, выстроив на его основании пирамиду — огненными треугольниками устремив его стороны к Солнцу. Эллада же, за основание своей символики взяв окружность, до телесной (или квазителесной) формы довела ее в облике сферы.

⁴ Выглядит круг генитуры как зодиакальный обруч, наклоненный к горизонту (экватору) Земли и вращающийся вокруг нее так, что верхней своей половиной он находится над поверхностью Земли, а нижней — под нею. Гороскопом называется тот пункт на востоке, где этот обруч пересекается с горизонтом, отделяющим видимую часть генитуры от невидимой. См.: Зелинский Ф.Ф. Соперники христианства. СПб.: Алетейя, 1995.

⁵ Флоренский П.А. Собр. соч. в 3-х т. Т. 3 (2). М: Мысль, 1999. С. 139.

⁶ Белый Ю.А. Иоганн Кеплер. М.: Наука, 1971. С. 37.   

⁷ Там же. С. 35.

⁸ Любимов Н.П. История физики. Т. 2.  СПб., 1894. С. 79.

⁹ Там же. С.71-72.

¹⁰ Зелинский Ф.Ф. Соперники христианства. СПб. Алетейя, 1995, С. 293.